Весенний призыв начался. Несколько тяжеловатая голова от вчерашней щедрой сельской застолья-провожанки в армию, еврей-цирюльник, что в военкомате постриг наголо мою голову, а за символическую плату, пожелал благополучия, причем, количество благ, включая стать генералом, было прямо-пропорционально той необязательной плате, которую для смеха и бравады платили цирюльнику новобранцы.
Мой гребень для смеха прошелся по необычно лысой голове раз и полетел в траву, напутственные слова матери, ее крестное знамение вслед, увиденные впервые слезы моего отца, когда я ступил на подножку автобуса, который должен повезти меня в Ее Величество Советскую Армию — все это осталось позади, в том периоде жизни, который именуется «в армию». Тот переходный момент от гражданской до военной жизни навсегда остается в памяти новобранца, который всей ощущает, что такое призыв в армию. Как важная веха в жизни, как «первый раз в первый класс», первый робкий поцелуй, первый рабочий день на первом рабочем месте, первая зарплата. В этом рассказе-исповеди я постараюсь как можно подробнее передать свои впечатления от первых своих шагов в новой для себя ипостаси — почетной обязательной миссии защитника Отечества, солдата срочной службы весеннего призыва 1978-го.
Мощная и несокрушима Советская Армия приняла меня в свои объятия в Шепетовке на сборном пункте, где тысячи таких как я ожидали «покупателей». Пройден еще один «шмон», то есть проверка и экспроприация неразрешенных вещей — домашних блюд и хмельных напитков, еще один строгий медосмотр в этом муравейнике, который и армией назвать пока что язык не поворачивается. Типичный алюминиевый громкоговоритель на телеграфном столбе время от времени хрипло выгаркивал фамилии новобранцев, номера команд, где, куда и кому строиться.
Нежданные разочарования
Вдруг слышу и свою фамилию среди десятка других, которым необходимо снова появиться в медицинской комиссии. Немного странно, ведь вокруг тысячи таких как я, а выбор пал именно на меня и еще нескольких. Однако собрались, стоим перед столом с военными эскулапами в белых халатах поверх мундиров, ждем, прекрасно понимая, что именно здесь каким-то образом решается дальнейшая судьба каждого из нас.
— «Служить хотите»? — что называется «в лоб» спросил один из военных эскулапов.
— Да, конечно! — ответили мы, и это было истинной правдой, потому что тогда «откосить» от армии было не в моде, даже слова такого не существовало — «откосить».
— «Не пойдете, берите сваи манатки и дуйте обратно к маме», — огорошил эскулап.
— Как, — смутились мы — ведь дома вечорину сделали? Но нас девушки засмеют!
Многозначная пауза у эскулапов, затем уже другой сказал, показывая по очереди на каждого из нас:
— «У тебя, сынок, сердце, у тебя — печень, у тебя — легкие» и т.д. и т.п. без указания болезни (конечно, все это было чистой правдой, конечно же вещь, что у каждого из нас были как сердце, так и легкие с печенью, так как, скажите на милость, мог человек без этих органов вообще существовать).
Снова повисла напряженная пауза, во время которой мой мозг стал лихорадочно перебирать варианты, куда бы это отправиться на два года на какую-то комсомольскую стройку, чтобы не позориться в деревне, я для армии непригоден. А письма как писать, чтобы не догадались в селе что они со стройки а не из армии? Вдруг кто-то один из нас молча вынимает из кармана сто рублей и так же молча кладет на стол эскулапам (это уже потом я понял, что, скорее всего, он был «подсадной уткой» для представления примера). Лица в эскулапов просветлели. Затем уже другой торопливо извлекает откуда-то из потаенных карманов четвертак, у следующего странным образом полтинник в руках материализовался, еще один протягивает полсотни, еще сотня засветилась, потом еще и еще. Эскулапы вовсе подобрели и стали размашисто ставить свои подписи в наших бумагах, чего мол не сделаешь, чтобы добрым ребятам не возвращаться с позором домой. Дошла очередь и до меня, растерянно вытягиваю «заныканного» червонца из носка, робко протягиваю военном медицинском светилу, мысленно сетуя на себя, что больше денег брать из дома отказался. Вероятно, о том же думал и «светило», так как он недовольно посмотрел на тот скомканный червонец в моей руке и сказал: «Засунь себе его в задницу, воин, мать твою так-перетак. Иди и служи нахрен! Салабон!»
Так и прошел мой весенний призыв и я пошел дальше познавать Ее Величество, образцово непорочную Советскую Армию.
«Свой в доску» «литеха» и стадо баранов
Кто более-менее ориентируется в воинских званиях, тот знает, что «литехами» называют не летчиков, а обычных лейтенантов. Именно такой незнакомый лейтенантик появился в один прекрасный день перед нашей командой призывников, чтобы отправить нас из Изяславского карантина к месту службы в Группе Советских войск в Германской Демократической Республике. Мы с некоторым страхом ждали строгих требовательных «покупателей», однако «наш» оказался вполне нормальным, даже несколько панибратски молодым офицером. О таких еще говорят «в доску» свой. Несмотря на субординацию, по дороге в Озерный в Житомирской области, с аэродрома которого мы должны были лететь к месту службы, наш «литеха», не переставая, отвечал на многочисленные наши вопросы об условиях службы в Германии, щедро сыпал неизвестными словечками типа « камрад »,« гаштет »,« автобан », перечислял разные там города: … Дорф … бурги и … Штадт, где ему довелось бывать. Мы, слушая его армейские рассказы, уже прониклись осознанием своего исключительного счастья — будем служить под командованием такого замечательного офицера. А после того, как мы прибыли на аэродром, «литеха» отвел нас в сторону, достал ручку, блокнот и по-приятельски предложил нам, у кого есть, временно отдать ему деньги, пока нас не стали особенно тщательно проверять в таможенной палатке.
Будь, что будет!
Многие из ребят доставали нычки» смятые в несколько раз сотни и пятидесятки, четвертаки и тоненькие стопки червонцев, протягивая их литехе». Тот старательно записывал фамилии и суммы, пряча деньги в портфель с документами. Я тоже было вознамерился достать ботинок с единственным червонцем, который согласился взять с собой, но в последний момент передумал — будь, что будет. По сравнению с другими суммами, которые перекочевали к «литехе», не очень велика потеря-то мой червонец.
Между тем, окончив благотворительную «контрабанду» и выстроив всех в колонну, «литеха» повел нашу команду к большой брезентовой палатке, с противоположной стороны которой уже был виден наш белый воздушный лайнер. Он отдал кому-то какие-то документы и ушел ждать нас у самолета. В той таможенной палатке нас, вопреки ожиданиям, вовсе не «шмонали», только спросили, не имеем с собой запрещенных к вывозу предметов и денег и приказали строиться до посадки.
Эх, литеха!
Огромный аэродром, множество различных самолетов, многими из нас увиденных впервые, заставляли невольно вертеть головами, а еще многие вертели головой в поисках нашего «литехе».
— «Ста-а-ановись! Р-р-равн-я-яйсь! Смир-р-рно!» — привел нас в чувства чужой командирский голос, — «К трапу бего-о-ом! … Какого хрена головами вертите, небось литеху своего ищете, Деньги дали на сохранение, да? Бараны, такую вашу мать-перемать!»
— «Да, отдали», — признавались ребята, — «а наш лейтенант ГДЕ»?
— «В Караганде ваш лейтенант, поехал в свой долбаный Изяслав за очередной партией подобных идиотов», — и уже несколько спокойнее, — «Я сказал, к трапу, сынок, бего-о-ом! Марш!»
